— Господин сотник, господин сотник! — прервал Мишкины размышления крик отрока. — Господин сотник, дозволь обратиться, отрок Астафий!
— Что случилось?
— Урядник Яков велел передать: по Пине от Пинска две лодки спустились!
Мишка дернулся встать, но Егор буквально пригвоздил его к месту предостерегающим взглядом.
«Тпру! Стоять, Зорька, покуда доят! Постыдились бы, сэр, ну, сколько ж можно на одни и те же грабли наступать? А еще Дырку с Треской поучать взялись!».
— Поручик Демьян велел три насада на перехват готовить. — Продолжал доклад Астафий.
— Гм… — Мишка сделал вид, что и не собирался вскакивать, а лишь поудобнее усаживается. — Сколько народу в лодках?
— По семь, по восемь, все оружные. Но с одной лодки четверых на берег высадили, там, где у них дозор раньше стоял.
— Что, так вот, на виду, все и делают?
— Нет, господин сотник, они думают, что их не видно, а мы видим.
— Передать поручику Демьяну, что его действия одобряю. Нападать на полочан разрешаю только если они в Припять выплывут, да так, чтобы обратно в Пину они вернуться не смогли. Самим же в Пину не лезть! Запрещаю настрого — на засаду нарваться можете! Ступай.
— Погоди! — вмешался Егор. — Передай ратнику Арсению, чтобы ладью готовил, он знает, которую. На ладью моих людей, гребцов из огневцев и… — Егор вопросительно глянул на сотника Младшей дружины.
— И опричников! — быстро добавил Мишка.
— И от меня передай, — влез Семен Дырка — чтобы гребцов и кормщиков невозбранно!
Отрок Астафий растерянно поморгал, но увидев поощрительный кивок сотника, бодро рявкнул:
— Слушаюсь, господи сотник!
Треске, чувствовалось, тоже хотелось добавить и собственные распоряжения, но повода не нашлось. Он вздохнул, провожая взглядом убегающего отрока и, как-то по-простому, уже не пытаясь ничего из себя изображать, обратился к Егору:
— Свежатинки добудем. Мои тут уже кабанье стадо выследили — с поросятами, голов в двадцать будет. Вечерком возле водопоя их и возьмем. Не велика хитрость, сделаем. А скажи-ка ты мне, к чему он — дрегович повел бородой в сторону Семена — негоден оказался? Как-то вы… больно уж смутно излагаете.
— Во-во! — встрепенулся «адмирал Дрейк». — Негоден, негоден, дырка сзаду, а для чего негоден-то? И почему?
Егор опять полез пальцем в ухо, предоставляя Мишке возможность самому отвечать на заданный вопрос.
— Перемены грядут, честные мужи, перемены серьезные, а вот к добру эти перемены будут или к худу, во многом и от нас зависит. — Мишка оглядел собеседников и, убедившись, что те готовы слушать дальше, продолжил. Избаловались мы за боярином Федором-то — ни князь в полюдье к нам не ездил, ни людей своих не присылал, да и некому это делать было — в Турове-то Брячислав Святополчич только на кормлении сидел. Ныне же на Туровский стол сел полноправный князь, как-то при нем все будет? А ну, как не удоволится тем, что ему боярин Федор собирает, да начнет сам в полюдье ездить? Или еще хуже — людишек своих посылать. Слыхали, наверное, как они себя ведут? Виры разорительные на пустом месте придумывают, новые подати измышляют, а то и впрямую грабят. В полюдье, как в боевой поход за добычей ходят. Но им иначе и нельзя — кормятся-то только с добычи, да княжьими милостями, а жизнь в стольных городах дорога. Там не только прокорм требуется, но богатство напоказ выставить, гонор явить.
— Ну, а я-то тут причем? Что мне, дырка сзаду, воевать, что ли с князем?
— Ни в коем разе! Бунт князья давят жесточайше, да и за обиды своих людишек карают беспощадно.
— И что ж тогда?
— А то, что между простым селом и боярским — с дружиной — разница есть, и разница существенная. Да, за княжьего человека спрос суровый, но ему-то, ежели убили, уже все равно. Для грабителя, в случае гибели, смысл грабежа теряется начисто — награбленное уже не потратишь. Да и остальные, при таком повороте дела, предпочтут не рисковать, а поискать добычу полегче. У татей, хоть простых, хоть княжьих, ухватка всегда одинаковая — рвать, в первую очередь, с тех, кто сопротивляться не может.
— Угу, так они и утерлись, дырка сзаду, и князь смолчал. Да что ты мне тут…
— Нет, конечно! Не утерлись и не смолчал… если дело с боярином-одиночкой имеют. А вот если сотни в тысячу собраны, да тысяча та сильна…
— Опять, выходит, война!
— Совсем наоборот! Никакой войны, а даже любовь и согласие!
— Ну, это ты заврался! Какая любовь, дырка сзаду, коли сила на силу? Не знаю, что ты такое в книжной науке превзошел, как о тебе болтают, а только жизни ты не знаешь — молод еще! Запомни: промеж жерновов уцелеет не самое твердое зерно, а то, которое ямку в жернове нашло и в ту ямку закатиться сумело! Так-то, дырка сзаду! А то развел тут: сотни… в тысячу собранные…
— Вот я и говорю: «Не годен!» — неожиданно вставил Егор. — Мы, ведь не те зерна ищем, что в ямку закатиться норовят, да и не зерна вовсе, а камешки, что потверже жернова будут. Им-то ямка не требуется — так устоят, да еще и сам жернов покарябают.
— А вы, значить, такие твердые? — язвительно ощерился Семен.
— А мы, значить, да — такие твердые. — Передразнил Егор.
— И через это у вас, дырка сзаду, с князем любовь и согласие?
— И через это князь Вячеслав Владимирович нашему воеводе златую шейную гривну пожаловал.
— Э?.. Ишь ты, едрить тя в грызло…
Пока Егор с Семеном обменивались язвительными репликами, Мишка прислушивался к тому, что творится на Припяти. И понимал, что бесполезно — протоку, в которой были укрыты трофейные ладьи отделяло от основного русла довольно приличное расстояние, да еще и заросшее лесом, но все равно не мог удержаться — прислушивался.